Фрумкин Л.А. Вальс Шопена или золотые руки солдата - Отголоски войны - Каталог статей

Осенью в середине семидесятых в составе Небольшой группы участников Великой Отечественной войны посетил я с экскурсией Польшу. Остановились в Варшаве, а оттуда уже совершали поездки по историческим местам республики.

Желязова Воля от Варшавы примерно в часе езды. Небольшое местечко. Наш экскурсионный автобус остановился у деревянного домика. "Вот здесь, - сказала наш экскурсовод, -в 1810 году родился Шопен. Теперь здесь музей его имени". В чистом уютном дворике, вымощенном камнями, стоит небольшая очередь. Из репродуктора, установленного на крыше дома, льется фортепианная музыка: шопеновские полонезы, мазурки, вальсы. Входим в музей. Скромное убранство. По полу расстелены цветные домотканые половики. Вот кроватка будущего композитора, рядом небольшое пианино, на котором учился играть маленький Фридерик. По стенам, в рамках под стеклом - трогательные поздравления родителям, которые он писал к дням их рождения.

Внимательно слушаем экскурсовода, средних лет женщину. Она хорошо говорит по-русски, хотя и с небольшим польским акцентом: "Перед самым приходом немцев в 39-м местные крестьяне разнесли по своим хатам и припрятали из домика Шопенов все, что связано с именем польского патриота и великого композитора - боялись, что немцы разграбят, растащат на сувениры или уничтожат бесценные экспонаты музея. Шопен умер в Париже в 1849 году. Умирая, он завещал сердце свое захоронить в Желязовой Воле - на родине. Завещание Шопена исполнили, но боясь, чтобы немцы не осквернили его могилу, сердце Фридерика тайно перезахоронили в костеле Святого Креста, что в Варшаве. "После освобождения Красной Армией Желязовой Воли в 45-м, - продолжала экскурсовод, - поселяне принесли в домик Шопенов все, что прятали у себя во время немецкой оккупации".

Уже поздно вечером, после приезда в Варшаву, собрались мы в холле гостиницы – обменяться впечатлениями от увиденного и услышанного в Желязовой Воле. Говорили многие, но мне особенно запомнилось то, что рассказал бывший фронтовик-танкист. С тех пор прошло много времени. Забылись и его фамилия, и многие подробности его рассказа, но все же попытаюсь вспомнить...

В феврале сорок пятого в составе 1 -го Украинского фронта освобождали мы Польшу. Был я тогда безусым лейтенантом, командиром танка Т-34, а наводчиком был у меня в экипаже Григорий, Гриша. Фамилию уже и забыл. В нашем танковом полку все с любовью звали его "Гриша-музыкант". Прозвище свое он получил потому, что, во-первых, был действительно музыкантом-профессионалом - до войны окончил консерваторию, а во-вторых, его всегда видели с аккордеоном.

Аккордеон подарили ему разведчики. Говорили, что инструмент этот очень дорогой - итальянского производства, и что разведчики прихватили его вместе с "языком". "Языка", как водится, в штаб доставили, а аккордеон Грише подарили. Так он между боями по подразделениям ходил с концертами. Естественно, что Гриша был любимцем личного состава и достоянием всего танкового полка. Теперь при каждой встрече замполит всегда напоминал мне: "Лейтенант, береги мне Гришу".

И берегли, как могли. Правда, в бою как убережешь одного наводчика, когда все в одном танке. А вот когда обслуживали технику, подыскивали Грише такую работу, чтобы руки свои не повредил. Он все понимал и возмущался. Тогда я напоминал ему, что приказ начальника - закон. Гриша сердито отвечал: "Есть". А в следующий раз все повторялось.

Однажды остановились мы на отдых в небольшом польском городке. Нашему экипажу для отдыха отвели домик кирпичной кладки под железной крышей. Постучались. Нам открыла пожилая, аккуратно одетая женщина. По всему видно, из интеллигентных. Вероятно, догадавшись, кто мы и зачем, сразу пригласила: "Проше паньство" и проводила в комнату. Сняв полушубки, осмотрелись. Чистенько, три застеленные кровати, небольшой столик. По стенам фотографии - все в рамках под стеклом, а посередине, в дорогой позолоченной рамке, маслом написанный чей-то портрет. По правде, для нас и фотографии, и портрет - все на одно лицо - господа, а вот Гриша подошел к портрету и улыбнулся "господину", как старому знакомому: "Шопен, Фридерик Шопен - знаменитый польский композитор и пианист".

И вот только сейчас мы заметили в углу большой, шоколадного цвета рояль. Гриша подошел к нему и нежно, как живое существо, погладил полировано-зеркальную крышку фортепьяно. Затем приставил к нему стул, сел поудобнее, открыл крышку и стал разминать пальцы. Делал он это долго и очень старательно, затем прошелся пальцами по клавишам и взял несколько аккордов. Вошла с сердитым лицом хозяйка: "Прошем не грать, то ест фортепьяно дроги" - прошу не играть, это фортепьяно дорогое. Гриша все понял. Встал, извинился и стал объяснять, что перед самой войной он окончил консерваторию. Хозяйка неохотно, но все же разрешила и, присев на краешек стула, приготовилась слушать Гриша стал играть полонез Огинского.

На звуки фортепьяно невесть откуда стали сбегаться дети. Вначале они жались в дверях, затем, осмелев, по одному потихоньку проходили в комнату, а Гриша все играл и играл. После полонеза - что-то Шопена, по-моему, вальсы. Когда музыкант окончил - тишина, и вдруг - аплодисменты. Особенно старались дети, обступившие Гришу со всех сторон. Растроганная хозяйка подошла к Грише: "Браво, жолнеж, браво!" - браво, солдат. Но громче всех аплодировали мы - экипаж тридцатьчетверки: знай гвардию.

Когда гости вышли, кто-то вспомнил: "Славяне, а не пора ли и поужинать?" Не успели достать мы из вещмешков свой провиант, как в дверь постучали, вошла хозяйка. И не узнать ее: в шикарном платье с красиво уложенными волосами, вся так и светится: "Проше до столу". Вспомнив, что солдат ни на что не напрашивается и ни от чего не отказывается, сказали: "Айн момент". На столе, покрытом белоснежной скатертью, в большом красивом блюде дымилась картошка, а вокруг в блюдцах - соленые огурчики, помидоры... Но мы тоже не лыком шиты - пришли не с пустыми руками и выставили на стол сало, консервы, хлеб, сахар. Хозяйка, посмотрев на нас, загадочно улыбнулась: "Айн момент", -и вышла. Возвратись, она поставила на стол красное вино. Судя по этикетке на бутылке, еще довоенного розлива.

Рано утром следующего дня мы убывали. Обитатели дома вышли нас провожать. Хозяйка подошла к Грише и протянула ему новенькие меховые перчатки: "Жолнежу, хронь свои злоты рэнки" - солдат, береги свои золотые руки, - и по-матерински обняла его. А дети, дети, пока мы не завернули за угол, махали нам руками: "Довидзення, довидзення", - до свидания. Через полчаса, выехав на шоссе и набирая скорость, танки мчалась вперед, на запад» До Победы оставалось несколько месяцев.